22 июня 1941 года она приехала в Ленинград вместе со своей подругой Калерией Чешейко, чтобы купить материал на платья для выпускного вечера.
Весь их курс в это время находился на институтской базе в Кавголово, где студенты Института физической культуры имени П.Ф. Лесгафта готовились к очередному параду физкультурников в г. Москве.
Этот курс получил распределение на места предстоящей работы еще в марте–апреле, но завершить обучение пришлось не всем…
«… вероломно,.. без объявления войны,.. бомбовым ударам подверглись города Мурманск, Каунас, Минск, Севастополь, Киев, Одесса…», – вдруг зазвучал голос Молотова над Невским проспектом.
– Калька, – растерянно сказала она, – пойдем, сдадим крепдешин. Куда сейчас с ним…
– Ничего, – убежденно ответила Калерия, – сошьем и еще поносим. Война быстро кончится.
Они не могли знать, да и предполагать, что своим выступлением в 12 часов дня 22 июня Молотов разделил их на тех, кто дошел до светлого дня Победы, и тех, кто ценой своей жизни дал им эту возможность, а нам дал возможность жить.
И кто бы мог подумать, что Калерия Чешейко, великолепная гимнастка, красавица-украинка будет убита уже в августе…
Когда они вернулись в Кавголово, лагеря не было.
Их мальчишки, самые сильные, самые красивые, не сдав выпускных экзаменов, ушли в действующую армию и в партизанские отряды.
3 июля под взволнованный голос Сталина: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!..» – они сдали последний экзамен.
Она не верила, что случилось самое страшное, что ее мечты и планы – «…побродить еще по любимому городу, побывать на отдыхе в городе детства Бобруйске, повидаться с родными…» – развеялись, как дым.
14 июля она и Калерия были зачислены добровольцами в 1 Гвардейскую Дивизию Народного Ополчения (1 ДНО). С какой гордостью они шли в военной форме, с настоящим пистолетом на поясе и плащ-палаткой за плечами по Невскому проспекту. Какой гордостью горели их глаза, когда на них обращали внимание прохожие: «Смотрите на нас! Мы идем защищать Родину!».
Передо мной лежат аккуратные тетради, блокноты, записные книжки. Они все написаны одним девичьим почерком, почерком Иды Клебановой – моей мамы. Той самой девушки, что покупала крепдешин для выпускного платья.
Я листаю пожелтевшие от старости страницы, на которых записана жизнь не только школьницы 3-й ПСШ г. Бобруйска, студентки Института физической культуры имени П.Ф. Лесгафта, солдата войны Иды Клебановой, но целого поколения и всей огромной страны, носившей гордое и грозное имя Союз Советских Социалистических Республик.
«12 ноября 1936 года. … сейчас очень интересное время…», – записано на одной из страниц.
Да, время было интересное!.. Оно было пропитано каким-то невиданным энтузиазмом всего народа.
Страна строила Днепрогэс и Магнитку, покоряла Северный полюс и открывала новые месторождения полезных ископаемых, крепила оборону и громила врага на своих дальневосточных рубежах. Страна строила социализм и верила в светлое будущее и своих руководителей.
«27 июля 1938 года. Приехали из Москвы, куда ездили для участия в параде физкультурников. Видела всех членов правительства. Главное – видела Сталина», – пишет в своем дневнике студентка из Бобруйска Ида Клебанова.
Перелистываю листок тетради:
«26 сентября 1940 года. … тема нашего выступления была «Безопасность города Ленина обеспечена».
А ровно через год Ида Клебанова в институтском вестибюле на стене увидит два некролога. В одном из них она прочитает – «Калерия Чешейко», а в другом представит – «Ида Клебанова» – и ужаснется. Она тогда дала себе клятву – «Буду мстить! Буду жить! За себя! За Калерию! За всех, чьи некрологи появятся на этой стене!»
Сентябрь 1941 года. Очень тяжелый месяц для Ленинграда. Замкнулось кольцо блокады. Войска Ленинградского и Волховского фронтов понесли тяжелейшие потери южнее Ладожского озера при попытке прорыва этой блокады. Начались регулярные бомбардировки и артобстрелы города. Впереди были голод и смерть.
К этому времени Ида была уже обстрелянным и закаленным бойцом. Ее служба началась с должности командира минометного взвода первого стрелкового полка 1 Гвардейской Дивизии Народного Ополчения. Вот что она пишет:
«… ни больше и ни меньше, как минометного. А миномета я и в глаза не видела. Когда я об этом доложила командиру полка Бобринскому, он мне, по секрету на ушко, признался, что и сам его не видел. «Будем учиться и учить», – сказал он».
Потом она командовала взводом ПВО (противовоздушной обороны), потом был стрелковый взвод, в котором у нее как у командира был ординарец и была лошадь.
Понимание того, что на ее Родину навалилась страшная сила, пришло одновременно с радостным чувством исполнения долгожданного желания попасть, быстрее попасть на фронт. Читаю:
«… мы на фронте, где впервые услыхали первые настоящие выстрелы…», и дальше: «… К вечеру на нас двинулись немецкие танки. 4 танка мы подожгли, остальные повернули обратно».
Когда немцы в первую очередь стали выбивать командный состав, Иду отправили с передовой в медсанбат. Однако она сумела вернуться на передовую – в передовой отряд санитарной части.
В сорок первом ей, как и миллионам таких же, как и она, бойцов, пришлось пройти все круги военного ада.
Были и отступление, и окружение. Вот они, сухие строки дневника:
«… к вечеру дан был приказ отойти нам на новый рубеж. Все войска почти ушли, осталась наша небольшая сангруппа и раненые».
«… т.к. мы остались совершенно одни, то на свой страх и риск решили во что бы то ни стало вырваться. Только надо не растеряться и не падать духом – выбрались. Я считала себя вновь воскресшей…».
Были потери дорогих сердцу людей: в Бобруйском гетто погибли ее сестры Этель и Киролина, в страшном сражении под Смоленском был убит ее брат Абраша, герой советско-финской войны.
Читаю дальше;
«До Ораниенбаума шли пешком. На берегу залива расположились на ночлег. Утром перебрались в Китайский дворец. А к концу дня немец как стал пулять, что мы еле успели выскочить из дворца, кинулись бежать в верхний парк…
… лазутчики корректировали огонь. Гонялись из воронки в воронку, и всюду нас настигали мины. К счастью, они нас не накрыли».
Это был знаменитый «Ораниенбаумский пятачок».
До сих пор там вместо земли – железные поля.
И вот, волею «кадров, которые решают все», Ида Клебанова попадает в 218 стрелковый полк (бывший 3 стрелковый полк, в котором погибла Калерия) 80 стрелковой дивизии (бывшая 1 Гвардейская Дивизия Народного ополчения). Этим полком командовал майор Василий Филиппович Маргелов, в будущем Главнокомандующий воздушно-десантными войсками Советского Союза – «десантник №1». Назначили ее, это ж надо придумать такое, инструктором рукопашного боя. А что? Как-никак, а мастер спорта, выпускница института физической культуры…
Переворачиваю очередной лист дневника:
«… объясняю приемы борьбы невооруженного бойца против вооруженного. Выходит один лейтенант, достаточно крупный парень, и говорит: «Да будь у вас хоть десять ножей – все равно со мной ничего не сделаете!» И так пренебрежительно это заявил. Я разозлилась, неожиданно схватила его за ворот гимнастерки, дала подножку, и этот огромный, самодовольный буйвол упал на землю всем своим тяжелым весом… Он так грохнулся, что на несколько секунд потерял сознание… Всю эту картину издали наблюдал майор Маргелов. Он сделал вид, что ничего не видел, и только сказал: «Молодец, лейтенант! Так держать!»
С тех пор и до самой смерти Василия Филипповича они остались очень близкими друзьями. Об их отношениях можно написать целую книгу. Но это уже другая история. Скажу только одно, что Маргелов стал крестным отцом ее сына.
У Маргелова был комиссар – фигура видная, он ходил в штыковую с клинком, рассекая немецких солдат от макушки до пояса.
Вот что о комиссаре записала лейтенант Клебанова:
«… о комиссаре полка мне прожужжали все уши и в медсанбате, и в санроте, что он молод, красив, но воображает, ни на кого не обращает внимания… В первый же вечер, когда я осталась ночевать на КП (командном посту), я услышала разговор-торг – кто будет за мной ухаживать… Остановились на комиссаре…
… Вдруг распахивается дверь блиндажа и кто-то входит с таким приветствием: «Здорово, Филиппыч!» Далее идет мат. «Здорово, Ильич!», – в ответ. И опять мат. Боюсь встречи с комиссаром. А вдруг действительно влюблюсь? Встаю. Медленно поднимаюсь. Докладываю: «Лейтенант Клебанова!» И вдруг оказываюсь в объятиях комиссара, и он, подмигивая мне, говорит: «Ведь это моя жена!» Про себя решила – муж так муж».
Оказывается, они были знакомы еще до войны, по институту имени П.Ф. Лесгафта, куда, в то время депутат и одновременно парторг ЦК ВКП(б) закрытого номерного института, Ильин Петр Ильич приезжал заниматься тяжелой атлетикой. Она гордилась тем, что за ней ухаживает такой видный мужчина – кожаное пальто, персональный автомобиль.
С каждым днем их дружба крепла, постепенно перерастая в любовь.
Их сын тоже стал военным.
Неожиданно одна запись в дневнике Иды Клебановой особенно меня заинтересовала:
«… в деревне М. Манушкино Маргелова вызвали в штаб. Так он и не вернулся к нам. Послали командовать полком лыжников-моряков. В этот день комиссар уехал на рекогносцировку местности…
А ночью, это было 25 ноября 1941 года, дан приказ выступать. Надо было перейти Ладожское озеро. Задание очень опасное, т.к. на другом берегу немцы… Утром… полк возвращается назад.
28 ноября был дан приказ снова выступать и опять через озеро. … раненые, но все из 153 стрелкового полка и маргеловцы. Ранили Маргелова,.. на льду оказала помощь комиссару Маргелову, моему директору института И.И. Никифорову,.. ранили и бывшего нашего комбата Голева…
Все получилось очень плохо. Переход через лед прошел неудачно. Вся задача состояла в том, чтобы до рассвета и без шума перейти на другой берег и внезапно атаковать врага. Но… немец нас обнаружил и прямой наводкой расстреливал наши войска. На льду укрытий нет, поэтому было много убитых и раненых.
За провал этой операции были расстреляны командир дивизии Фролов и комиссар Иванов. Не знаю, насколько были виноваты они, а не более высшее начальство, плохо подготовившее весь ход операции…».
Почему я обратил внимание именно на эту запись в дневнике Иды Клебановой?
Я слышал о том, как моряков немцы расстреляли прямо на льду Ладоги прямой наводкой при очередной попытке прорыва блокады и что этими моряками командовал В.Ф. Маргелов. И я решил узнать, что же это была за операция, о которой есть упоминание в мамином дневнике и о которой она не любила вспоминать?
8 ноября 1941 года немецкие войска заняли Тихвин. Создалась угроза прорыва немецких войск к г. Волхов и г. Лодейное Поле. С падением этих городов и соединением немецких и финских войск на реке Свирь кольцо вокруг Ленинграда замкнулось бы полностью. Это означало полную блокаду города и… Дальше говорить страшно…
В этой ситуации 21 ноября 1941 года из штаба фронта в 80 дивизию поступил приказ: «…со стороны Дороги жизни нанести удар по немецким позициям в районе «бутылочного горла», захватить 1-й и 2-й Рабочие поселки и двигаться дальше в направлении Синявинских высот…».
Командование 80-й дивизии прекрасно знало реальное состояние вверенной им части и отдавало себе отчет в том, что в случае наступления она лишь понесет бессмысленные потери.
С 12 июля, момента первого боя под Волосово, дивизия не выходила из боев. Она дралась на «Ораниенбаумском пятачке», откуда была переброшена на кораблях в Ленинград, а затем совершила пеший марш на западный берег Ладожского озера. Многие бойцы во время этого марша погибли от голода и истощения. К 12 ноября 1941 года от полного состава дивизии – 12000 человек – осталось всего два пехотных полка неполного состава. За пять дней, с 19 по 24 ноября, дивизия сменила четыре района сосредоточения.
Весь этот путь отмечен в дневнике лейтенанта Клебановой:
«… дошли до деревни,.. потом опять вперед,.. дошли до… – это еще 18 километров, на другой день приказ – вперед, прошли еще 8 километров до деревни…».
Люди были измотаны, а от недостатка фуража начался падеж лошадей.
Поэтому Фролов доложил начальнику штаба фронта генералу Гусеву, что «дивизия к выполнению поставленной боевой задачи не готова».
Однако в штабе фронта рассудили по-своему – выполнить приказ любой ценой!
Комдива Фролова и комиссара Иванова отстранили от командования.
Новое командование в ночь на 26 ноября в обстановке неразберихи и неорганизованности, с огромным опозданием, без артподготовки, повело по льду Ладоги наступление на вражеские доты. Первая попытка не удалась.
Была предпринята следующая попытка атаки. Пройдя по льду 6 километров, в двух километрах от берега бойцы дивизии попали под прицельный огонь немцев…
Я поставил в конце предыдущей фразы многоточие. Я думаю, каждый может себе представить, что было дальше.
И все-таки они вышли на берег! «…Полк занимал оборону у д. Подрила и Ожила…», – записано в мамином дневнике.
Значит, они заставили немцев отступить! Но этот их подвиг, другого слова я не нахожу, посчитали за явный провал, который надо было списать на кого-то, найти виновных.
2 декабря 1941 года арестовали Фролова и Иванова. Состоялся показательный суд, автором сценария которого являлся лично Жданов. Он с согласия «Великого вождя» этой своей инициативой подписал Фролову и Иванову смертный приговор.
В том бою со льда озера Ида Клебанова вынесла 36 бойцов и командиров вместе с их оружием.
Расстрел командования лег темным пятном на репутацию 80-й дивизии. Долгое время ее бойцов и командиров не представляли к правительственным наградам. Однако за этот бой не наградить отличившихся командование фронта не могло. Лейтенант Клебанова Ида Наумовна, представленная «…за мужество и героизм…» и «…спасение жизни…» к ордену Ленина, Приказом по Ленинградскому фронту 20 декабря 1941 года была награждена медалью «За отвагу» № 66123.
Остается добавить, что Фролов и Иванов в 1957 году были посмертно реабилитированы.
Добрая им память…
Но упоминание о ноябрьской операции по прорыву блокады на долгие годы исчезли из анналов истории. И даже сейчас кому-то не очень хочется об этом вспоминать.
А фронтовые дороги повели Иду Клебанову дальше, оставляя на молодом девичьем теле шрамы от ранений.
Ленинград и Гдов, Штетин и Эльбинг, Мариенбург и Грейфсвальд, Данциг и Штральзунд – вехи ее боевого пути.
Но не только шрамы остались напоминанием об этой войне – ордена Отечественной войны 1 степени и Красной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией» украсили военную гимнастерку старшего лейтенанта Клебановой.
Листаю очередную тетрадь:
«8 марта 1945 года. Вчера и сегодня зачитывали сводки. В основном действует 2-й Белорусский. Подходит к Данцигу. Немцам туго стало жить. Со всех сторон на них наступают. Даже союзники начали активно действовать. Небось, Сталин им сказал несколько «горячих» слов…».
С 2-м Белорусским «действовала» и шла вперед, к Победе, боец 2-й Ударной Армии старший лейтенант Ида Клебанова.
И она к ней пришла. Победа! Она пришла ко всем, кто победил «коричневую чуму двадцатого века» – германский нацизм.
«…8 мая 1945 года. Сообщили радостную новость. Наш 2-й Белорусский закончил свою работу. Значит, для нас война закончилась…». Как просто – «…закончил свою работу…».
В самой страшной войне 20-го века Ида Клебанова осталась жива. Данную в сентябре 1941 года клятву она сдержала.
Она вернулась в мирную жизнь и стала помогать больным и парализованным людям возвращаться к полноценной жизни. Более 30 лет она проработала в военно-медицинской академии имени С.М. Кирова и умерла, как подобает солдату – на боевом посту.
«Человеку не дано запомнить первый день своей жизни, а последний он уносит с собой в ничто…», – эти слова я услышал более сорока лет тому назад из уст своего доброго друга Пети Меркурьева.
Сейчас, с высоты прожитых лет, я могу с полной уверенностью сказать, что Петя оказался не прав. Человек не может уйти в ничто. Он уходит в нашу память.
Ведь память – это наша совесть, это мерило нашего бытия. И если кто не помнит своего прошлого, тот обречен на забвение. У того попросту не будет будущего.
А. ИЛЬИН,
г. Приозерск
08 мая 2007 № 50 (10575)